«Инспектор уголовного розыска»
Елизара Боренко
В «Инспекторе уголовного розыска» очень важную мысль несет столкновение героя с другим работником милиции, Елизаром Боренко, который, в отличие от героя, представлен человеком нравственно и юридически невежественным. Так, при допросе он, нарушая закон, вместо того чтобы выслушать допрашиваемого и записать его рассказ, с места в карьер требует признания — и допрашиваемый тотчас же признается.
В «Краже» тоже есть следователь-невежда, который, вместо того чтобы искать истину, усиленно «советует» невинному человеку признаться в преступлении. Такое вымогательство и незаконно и бесполезно: признание, не подтвержденное объективными доказательствами, в глазах закона не значит ничего, ибо вполне может оказаться самооговором, каковым, кстати сказать, и оказывается оно в фильме «Инспектор». Гипнотическая сила, которой обладает собственное признание обвиняемого в глазах иных юристов, этот опасный и вредный предрассудок мог бы стать предметом целого фильма, исполненного острых психологических столкновений.
Порой тут, в области правовой пропаганды, возникают и досадные эпизоды. Мимо иных проблем создатели фильма проходят с излишней легкостью, а иногда их даже искажают. Но в одном из фильмов повстречался мне эпизод, о котором промолчать нельзя.
Может ли следователь лгать?
Имеет ли он право, расставляя преступнику ловушку, сообщать ему ложные сведения? С одной стороны, известно, что порядочные люди не лгут, но, с другой стороны, когда имеешь дело с преступником, которого нужно обезвредить... И есть ведь на свете святая, необходимая ложь... Нам кажется, что вопрос этот сложен, а на самом деле он решается просто и недвусмысленно: у следователя нет права на ложь.
Никогда и ни при каких обстоятельствах он не имеет права лгать подследственному. Он может расставлять какие угодно ловушки, но' ложь и провокация должны быть из них исключены (в том, в частности, и заключается искусство следствия). Авторам (и, очевидно, консультантам) фильма «Неожиданное рядом» все эти соображения в голову не приходят. Подозреваемого допрашивают двое следователей, один сообщает подозреваемому, что его узнала соседка (чего на самом деле не было), другой показывает перчатки, на которых будто бы нашли отпечатки его пальцев. И человек сознается в том, что раньше отрицал, — что он был в комнате женщины, которую позднее нашли убитой.
Казалось бы, что же тут плохого? Ведь ложь служила благому делу? Да ничего подобного. Эта ложь ничем не отличается от обычной и так же, нет, еще более опасна. Легко, например, представить себе, что человек, ни к какому преступлению не причастный (кстати, и тут подозреваемый убийцей не был), узнав, что улики роковым образом сложились против него (он же не знает, что они ложные), может натворить всяких бед, покончить жизнь самоубийством, сойти с ума или от отчаяния признаться в преступлении, которого не совершал. Следователи в фильме поступают не только легкомысленно, они поступают бесчестно. И я не понимаю, как это можно — демонстрировать с экрана образцы беззаконного метода следствия.
Встречаются и другие оплошности
Вряд ли следователь в «Краже» имел право приходить к жене арестованного и уговаривать ее изменить показания. Он поступает так из самых благородных побуждений, но ведь дело не в побуждениях (они могут быть и дурные), а в законе. Действия следователя непроцессуальны.
В «Инспекторе уголовного розыска» работник милиции говорит, что убийц, когда их найдут, будут судить на заводе, где работал убитый. Милиция не может решать, где заседать суду. С другой стороны, такое сложное дело, как убийство, надобно рассматривать в атмосфере абсолютного спокойствия, а какое уж тут спокойствие на заводе, где убитого любили, а предполагаемых убийц ненавидят. А вдруг они и не убийцы вовсе? — ведь суда еще не было. Словом, правовые ситуации должны быть выверены гораздо точнее.